Ефремов Олег Николаевич (72 года)

Советский и российский актёр и режиссёр театра и кино, педагог, театральный деятель. Герой Социалистического Труда (1987). Народный артист СССР (1976). Лауреат трёх Государственных премий СССР (1969, 1974, 1983) и двух Государственных премий РФ (1998, 2004). Один из создателей и первый секретарь правления Союза театральных деятелей СССР, член Союза кинематографистов СССР. Избирался Народным депутатом СССР от творческих союзов. Член КПСС с 1955 года.

Олег Ефремов — создатель театра «Современник», в 1956—1970 годах был его художественным руководителем; с 1970 года возглавлял МХАТ СССР им. Горького, а после его раздела в 1987 году — МХТ им. Чехова.

Один из выдающихся театральных режиссёров своего времени, Олег Ефремов всегда оставался и актёром; на театральной сцене создал запоминающиеся образы современников в пьесах В. Розова, А. Володина и А. Гельмана; среди лучших ролей мхатовского периода — и чеховский Астров, и Мольер в «Кабале святош» М. Булгакова; кинозрителям известен прежде всего как полковник Гуляев («Батальоны просят огня»), таксист Саша («Три тополя на Плющихе»), Максим Подберёзовиков («Берегись автомобиля»), Айболит («Айболит-66»).

На протяжении полувека, с 1949 года, Олег Ефремов преподавал мастерство актёра в Школе-студии МХАТ, был профессором и заведующим кафедрой мастерства актёра.

Олег Ефремов родился в Москве, в семье Николая Ивановича и Анны Дмитриевны Ефремовых; вырос в большой коммунальной квартире на Арбате, о которой в зрелые годы, по свидетельству А. Смелянского, мог рассказывать часами, «как если бы речь шла о Царском Селе». Отец служил бухгалтером в системе ГУЛАГа, и часть своего отрочества О. Ефремов провёл в воркутинских лагерях, где близко познакомился с уголовным миром.

Сцена влекла его с детства: с двоюродным братом Г. Меньшениным, впоследствии театральным актёром, режиссёром и художником, О. Ефремов, по воспоминаниям отца, постоянно играл в театр: будущие режиссёры «вырезали из бумаги кукол, делали какие-то простые декорации». В театральные круги его ввёл приятель по двору А. Калужский — внук знаменитого мхатовца В. Лужского. Ещё одним другом детства был С. Шиловский, сын Е. Булгаковой, — в доме М. Булгакова в Нащокинском переулке О. Ефремов часто бывал в предвоенные годы. «Самого хозяина дома, — писал он много лет спустя, — конечно, не помню, но осталась в памяти атмосфера прекрасной, весёлой, интеллигентной семьи… Не имел я тогда никакого понятия ни о „Днях Турбиных“, ни о „Мольере“, ни о самом главе этого дома… Просто булгаковский дом оказался частью жизни, „предвестием“ встречи с Художественным театром».

Был в детстве О. Ефремова и драмкружок при Доме пионеров. Руководила кружком А. Г. Кудашова, в 20-х годах учившаяся в студии М. Чехова. Все пути вели в Художественный театр, и в 1945 году А. Калужский уговорил О. Ефремова поступить в Школу-студию МХАТ,где его наставниками стали М. Кедров и В. Топорков.

«Каждый из нас, — вспоминал Ефремов, — как бы примеривался быть одним из тех, кто тогда блистал на мхатовской сцене… Все интересы пересекались на этом театре, ничего другого в жизни не было. Был мир. Свой мир. Подтекста этого мира мы тогда не знали. Нам внушали сверхсерьёзное отношение к искусству театра: это трудно вообразить сегодня, но это так».

По окончании Школы-студии МХАТ, в 1949 году, О. Ефремова во МХАТ не взяли, и это казалось ему катастрофой. Он получил приглашение в Центральный детский театр (ныне Российский академический молодёжный театр), на сцене которого дебютировал в роли Володи Чернышева в пьесе В. Розова «Её друзья», — на многие годы В. Розов станет любимым его драматургом. Уже тогда критики отметили, что О. Ефремов играет так, словно на сцене «не актёр, а много раз виденный нами в жизни школьник — в военной гимнастёрке с отцовского плеча». «Катастрофа» обернулась удачей: с приходом к руководству в 1950 году уволенной из МХАТа М. О. Кнебель, а в 1954-м — её ученика, молодого А. Эфроса, почти забытый зрителями театр преобразился, и очень скоро ЦДТ стал одним из самых интересных и популярных театров Москвы. Именно здесь, по словам А. Смелянского, в середине 50-х годов, после затяжного кризиса, началось возрождение российского театра.

Работать с О. Ефремовым, вспоминал А. Эфрос, было нелегко: «Как многие талантливые люди, он с трудом принимает чужие творческие предложения. Во время постановки пьесы „В добрый час!“… мы иногда спорили все четыре репетиционных часа. Остальные актёры, так и не начав репетировать, уходили домой, а когда возвращались вечером на спектакль, заставали нас стоящими в той же позе и продолжающими спор».

В Центральном детском О. Ефремов служил до 1957 года, сыграл более 20 ролей, от Иванушки-дурачка в «Коньке-горбунке» по сказке П. П. Ершова до Самозванца в «Борисе Годунове» А. Пушкина, приобрёл известность как актёр и в 1955 году дебютировал в качестве режиссёра, поставив комедию В. Коростылёва и М. Львовского «Димка-невидимка» — изящный музыкальный спектакль, почти мюзикл.

Едва окончив Школу-студию МХАТ, О. Ефремов в том же 1949 году начал преподавать в ней, был ассистентом на курсе А. М. Карева, и к 1956 году вокруг него, убеждённого приверженца немодного в те годы в театральных кругах К. С. Станиславского, сложилась группа молодых актёров, мечтавших возродить студийные традиции Художественного театра В начале XX века К. С. Станиславский видел в студиях средство от застоя, грозившего МХТ; на деле, однако, из четырёх созданных в 10—20-х годах студий только Вторая сохранила верность «театру-дому» и влилась в него, когда Художественному театру потребовалась «свежая кровь».

Коллектив, первоначально названный «Студией молодых актёров», составили студенты Школы-студии МХАТ и её выпускники — молодые актёры московских театров, в их числе студенты О. Ефремова Г. Волчек, И. Кваша и С. Мизери, Л. Толмачёва, Е. Евстигнеев и О. Табаков — в середине 50-х также актёр ЦДТ. В группу основателей входили и режиссёры А. Эфрос и Б. Львов-Анохин — недолгое время коллектив назывался «Студией молодых режиссёров», но сработаться слишком разным художникам не удалось.

Студия рождалась в полемике с Художественным театром, переживавшим после смерти Вл. И. Немировича-Данченко глубочайший кризис, но и в надежде на «усыновление»; единомышленники О. Ефремова называли себя не иначе, как студией МХАТа, однако «метрополия» не торопилась с признанием: от незаконнорождённой студии, по словам А. Смелянского, ждали подвоха и неприятностей. Н. Охлопков изъявил готовность оформить новый коллектив как студию руководимого им Театра им. В. Маяковского, но это был театр совершенно иного направления, сам Н. Охлопков считался наследником скорее Вс. Мейерхольда, чем К. Станиславского, и студийцы отказались. Когда же в 1957 году директор МХАТа А. Солодовников своей властью включил студию в систему «метрополии», предложенные условия, фактически лишавшие коллектив творческой самостоятельности, уже не могли удовлетворить труппу О. Ефремова.

В отличие от подавляющего большинства своих коллег-режиссёров, О. Ефремов оставался актёром всегда — и в «Современнике», и позже во МХАТе; Ефремов-актёр в неменьшей степени, чем Ефремов-режиссёр, определял стиль «Современника». «Все мы были его учениками, — писал М. Козаков, — все подражали его манере игры». Это отмечали и критики: так, у В. Кардина в первые годы существования театра нередко складывалось впечатление, «будто по сцене ходят несколько „ефремовых“».

В театре, где, по словам Н. Таршис, «актёр и современник сливались в одном лице», главным героем был сам О. Ефремов, с его созвучной «оттепельным» настроениям активной жизненной позицией, человеческим обаянием и заразительностью. «При внешней обыденности — внутренняя определённость. При кажущейся внешней скромности — особая, яркая индивидуальность. При отсутствии значительных поступков — отчётливое понимание того, что он намеревается делать в жизни» — так в своё время критик Т. Чеботаревская описала и героев О. Ефремова, и одновременно — феномен Ефремова-актёра.

«Современник» в те годы редко обращался к классике, и сам О. Ефремов играл исключительно современный репертуар; среди лучших его ролей — Борис Бороздин в первой и Фёдор Иванович Бороздин во второй редакции «Вечно живых» В. Розова, Лямин в «Назначении» А. Володина, Николай I в пьесе Л. Зорина «Декабристы» и Андрей Желябов в «Народовольцах» А. Свободина. О Лямине в «Назначении» Н. Крымова писала в 1964 году: «Трудно назвать жанр, в котором здесь играл Ефремов. Комедия, конечно, но какая-то особенная комедия, со вторым, совсем не комедийным планом. Ефремов не первый раз играл в таком жанре, но тут внешний комизм доводился до такой резкости, а внутренний драматизм — почти до трагичности, что впору было назвать этот жанр трагикомедией… В то же время Лямин, пожалуй, первое поэтическое создание Ефремова».

«Социальный герой» О. Ефремова оказался востребован и в кинематографе; его кинодебют состоялся ещё в 1955 году в фильме М. Калатозова «Первый эшелон», посвящённом освоению целины. Сыграв в первом фльме комсорга Алексея Узорова, О. Ефремов и в дальнейшем не раз представал перед зрителями в образах правильных секретарей парткомов и райкомов, глубоко положительных чекистов, включая самого Ф. Дзержинского (в «Рассказах о Ленине» С. Юткевича), и сотрудников уголовного розыска. Но зрителям больше запоминались его лирические роли: водитель такси Саша («Три тополя на Плющихе» Т. Лиозновой), немой деревенский художник Фёдор («Гори, гори, моя звезда» А. Митты), сыгранный с тонким юмором Айболит в фильме Р. Быкова «Айболит-66»…

А. Пахмутова поначалу отказывалась писать музыку к кинофильму «Три тополя на Плющихе», но, посмотрев отснятый материал, сказала: «Если я и напишу музыку, то только из-за крупного плана Ефремова», — и сцена, в которой героиня Т. Дорониной поёт «Нежность», а Саша слушает — просто слушает, стала одной из лучших в фильме: «Потому что где-то в глубине души у этого шофёра, — писала Т. Чеботаревская, — таилось то, что так поразило, так привлекло и растревожило женщину. …Фильм позволил нам прикоснуться к простым и очень сильным человеческим чувствам».

Поведение О. Ефремова перед кинокамерой, как и на сцене, было на редкость естественно и органично; когда он играл современников, трудно было отличить исполнителя от персонажа, и многим казалось, что это простое совпадение человеческой индивидуальности актёра с индивидуальностью героя, — совпадение, делающее излишним перевоплощение и вживание в образ. Тем не менее, сохраняя ту же естественность и органичность, О. Ефремов сыграл Долохова в «Войне и мире» С. Бондарчука, и в его Долохове, пишет Т. Чеботаревская, легко узнавался персонаж романа Л. Толстого. Чудаковатый Айболит в фильме-сказке Р. Быкова, не похожий ни на Долохова, ни на шофёра Сашу, был сыгран с той же простотой и естественностью, — и в этом кажущемся отсутствии перевоплощения О. Ефремов следовал той же художественной программе, которая вдохновляла его «Современник».

Э. Рязанов в своей лирической комедии «Берегись автомобиля» пробовал О. Ефремова на роль Деточкина, но здесь, по свидетельству режиссёра, создателю «Современника» не удалось скрыть свою человеческую индивидуальность — сильный характер прирождённого лидера: получился «волк в овечьей шкуре». В итоге Э. Рязанов нашёл в О. Ефремове идеального Максима Подберёзовикова: «С одной стороны, его актёрской индивидуальности присущи черты, которые положено иметь следователю, то есть стальной взгляд, решительная походка, уверенность жеста, волевое лицо. С другой стороны, в актёре присутствовала самоирония, позволявшая ему играть как бы не всерьёз, подчёркивая лёгкую снисходительность по отношению к своему персонажу».

О театрах, образовавшихся в результате раздела, И. Соловьёва пишет: «В сумятице состав обоих вряд ли мог определиться обдуманно гармонично; внутри отъединившихся трупп долго и неплодоносно срабатывала инерция разделения». Делить пришлось не только труппу, но и репертуар; в театре, получившем название МХТ им. А. П. Чехова, О. Ефремов, пытаясь руководствоваться исключительно интересами искусства, снимал спектакли, утратившие актуальность (как, например, «Так победим!» М. Шатрова) или изначально продиктованные побочными интересами, — что, в свою очередь, вызывало недовольство у вчерашних единомышленников. По разным причинам О. Ефремова покинули А. Калягин и О. Борисов, А. Вертинская и Е. Васильева…

В 1988 году О. Ефремов сыграл Мольера в спектакле «Кабала святош», поставленном А. Шапиро; в написанной для МХАТа и запрещённой пьесе М. Булгакова и для самого драматурга, и для театра в 30-х годах наиболее актуальной была тема взаимоотношений художника и власти, — руководителя МХТ им. Чехова в 1988 году больше занимали отношения директора театра и его труппы. «Ефремовский Мольер, — пишет А. Смелянский, — был опустошён, даже освежающие любого режиссёра вспышки гнева длились доли секунды. Устал „строитель театра“». Руководство театром с годами всё больше превращалось для него в «долг» и «крест», и всё меньше оставалось в нём места для радости.

Нового современного драматурга для своего театра О. Ефремов не нашёл; он с переменным успехом ставил классику: «Вишнёвый сад», «Горе от ума», «Бориса Годунова», сыграв в этом спектакле заглавную роль… К уходу актёров он относился философски. Настоящим ударом, после которого он не оправился, стала для О. Ефремова смерть И. Смоктуновского в августе 1994 года.

После 1994 года Ефремов поставил спектакль «Три сестры» (1997), завершившие его «чеховский цикл» и встреченные критикой с таким восторгом, какого он не помнил уже давно. «Все прежде виденные „Три сестры“, — писал критик Г. Заславский, — не помешают воспринимать этот спектакль, как впервые, взволнованно и чутко к мелочам, интонациям, ко всему, что творится на сцене». В его «Трёх сёстрах» финальная сцена разыгрывалась в парке, среди деревьев, дом на заднем плане отсутствовал, и британская журналистка удивлялась: «Как же так! Спектакль о доме, а дома нет, это ведь глубокий пессимизм», — на что О. Ефремов отвечал: «Почему пессимизм? Это жизнь». Болезнь лёгких ограничила его работоспособность. В 2000 году он вновь обратился к пьесе Э. Ростана «Сирано де Бержерак», которую в 1964-м ставил в «Современнике», но этот замысел осуществился уже после его смерти — премьера состоялась в день его рождения (1 октября 2000 года), на афише было написано «Постановка и режиссура Олега Ефремова».

Олег Ефремов скончался 24 мая 2000 года в Москве, в своей квартире на Тверской улице. В это время его театр находился на гастролях в Тайване. В день прощания, по свидетельству очевидца, к зданию в Камергерском переулке из-за моря цветов невозможно было подойти.

Похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы, рядом с могилой К. С. Станиславского.